Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ВОТ, Сказка – карта окрестностей ЛЮБВИ.
ВОТ, ЗДЕСЬ гуляют!
– Здесь целуются, а здесь – трава.
– Отсюда видно берега счастья и сопредельные владения любви…
– Ничего… Я и сам с собой редко встречаюсь.
– Почему?
– Потому что не знаю собственного расписания.
– Любимая, я люблю тебя. Верь мне! Мы встретимся, я буду петь всю ночь у тебя под окном, задыхаясь в ночной сирени.
…Пишите тихие песни.
– Это воздействие – прошлым.
– Лечебное?
– Да.
В День влюбленных на завтрак прекратится винегрет из кактусов с подоконника и величайших подробностей нашей страны из радиорепродуктора.
Этот день никогда не кончится, потому что наш город… сущая находка – этот городок – для влюбленных, для таинственных прогулок с поцелуями и нежным шепотом, в полные загадочной поэзии лунные бледные ночи. Над городской набережной плывущий молодой месяц.
– Что еще посоветуете?
– Целоваться!
Подпись:
Влюбленный в наших женщин Город.Признание осенью возле цветочных клумб
Вишневое – метафизический город в десяти километрах от центра Киева. Конечно, в новороссийских лесах есть большие черепахи. Они должны спасаться там от беглых собак, которые покусывают их за большие панцири. Но за это черепахи долго наслаждаются теплой осенью, шуршат в опавших листьях… и слушают теплые дожди.
В Вишневом городе черепах нет, но и здесь чувствуется дыхание Рая, который равномерно распределил на земле добрый Бог.
Здесь Рай присутствует в любви жителей к цветам. На всех клумбах, под их многоквартирными многоэтажками цветут микрокопии эдема и райских кущ. Бывает еще новостроящийся дом строителями не сдан, а уже кто-то возле подъезда цветы посадил. И они уже цветут. Здесь все любят цветы – заботливые вишневчане сажают их в садах, на клумбах и вдоль дорог. По современному законодательству, каждый город должен иметь свой ботанический сад. Вишневое – самостоятельно всегда был сам себе цветочным и ботаническим садом.
В России этого нет. И Марко Поло такого не заметил, и сейчас этого не скажешь.
А я вспоминаю, как на всех балконах в Питере распускались цветы. Куда что делось…
Вокруг – цветы. Это стало самым большим делом. Каждый день, когда заканчивается поток дел, в перерыв, пойти к ним, как на свидание к любимой женщине.
Выйти из дома и вот – они везде…
Каждый немножко знает, как их зовут – чернобривцы всякие, астрочки, георгины и майоры. Остальные все колокольчики… Да и не надо их знать, на них смотреть надо…
Мне очень хотелось, чтобы чернобривцы (бархатцы) назывались шафранами, а они называются чернобривцами и от этого становятся какими-то смугло-цыганскими. А если бы они назывались шафранами, то это было бы благороднее. Их цвета ведь шафрановые… Так что лучше уже и не знать, как их зовут.
Астрочки, в отличие от классических чернобривцев, умеют владеть всеми цветами. Все цвета и все оттенки. И каждый из них теребит что-то внутри так искренне, что человек забывает обо всем.
Оттенки в центре человека и в центре астрочки как-то непостижимо совпадают.
Нигде в мире не найдешь такого прямого взгляда, такого бесхитростного, они смотрят на тебя прямо, не отворачиваясь, так смотрят дети в детском саду.
Лилово-голубо-фиолетово. Никто и никогда не делал такого цвета, а астрочка, которая вот рядом с розовой стоит, сделала…
И так все они сделали – одна рядом с другой, и каждая свое сделала со мной… Такой мир… – самый безобидный, такой тихий и самый мощный одновременно, как орган…
Никогда такого не было, ну, цветы и цветы, а вот ведь что началось… Цветы-то всегда тут были, а вот я-то где был все эти годы. На флоте служил, кровь заворачивал… и хвосты лошадям.
Я смутно помню, что скоро холода и мир этот кончится. Что же тогда будет?
Ноготки все оранжевые, каждый кустик, все рядом, бесконечное количество мелких оранжевых цветов. А приглядишься, каждый цветок свой оттенок нарисовал, и разновидность листиков зеленых резных, и это безумие оранжевое тихо стоит здесь, совершенно доступное и достаточное, для того чтобы каждый из нас сошел с ума. А никто и не сошел, кроме Ван Гога. А никого из сумасшедших и не арестовывают… И цветам этого не вменяется…
Многие цветочки потом дают свои сухие семенные коробочки. И эти коробочки такие сухие и такие нецветные, колючие и марсианские – как будто они принадлежат неземному совсем миру, сухому миру, лунно-донных волосатиков, стульчиков, коробочек, бочоночков. С крылышками и без, с волосинками, с винтами и пропеллерами (пропеллеровая трава).
Вот столько розового в одном цветке… И ни разу не ошибся – пошлый цвет не дал… А этот, наоборот, розово-пошлый стоит и нисколько не стесняется. И все его любят…
Скоро совсем осень, и достанутся мне только эти их сухие чашечки, пончики и фунтики. А потом и их занесет снегом. Как же я тогда буду жить?
Чернобривцы, бывает, стоят таким кустом торжественным. Желто-бордово-благородным, парадный букет первой герцогине здешнего королевства.
…Почечки, как у череды, а созреют – раскроются и стоят ежиками-колючками. И в каждой колючке – семечко и жизнь в ней!
Желтые, большие, как садовые ромашки, только бархатно-желтые, а в середине коричневая или черная кочка. Стоят эти «ромашки» зарослями, желто-пурпурный цвет у них с холодами все убольшивается, и убольшивается, серединка все пурпурится и пурпурится. И общее ощущение цыганистости желтой – невозможное. И чем дальше в осень, тем кочки-сердечники все чернее, все острее. А потом уже совсем в дожди – стоят одни только середины. Черными коническими марсианскими космическими пришельцами – космодромы… Чуждые палевые краски, другой способ видеть прекрасное, космическое внеземелье, опаленные стали, пока сюда долетели. Стоят, как другого поля ягоды, как цыганское племя, как румыны, как негры. Глаза отвести хочется, а отвести невозможно…
А вот совсем другой желтый цвет стоит: чашечки лепестков желтые, как солнышко, блестят, как полированные, как калужница, как наперстянка, адонис и дигиталис, сердечных дел питье…
Грибы на клумбе повылезали, стоят чумазые, как шахтеры, жители подземного мира. Со своими скромными представлениями о подземной красоте, о звездах и о ночном небе.
Я хожу здесь, между ними, еле слышно ступаю и хочу, чтобы меня почти не было видно. Чтобы они все не спугнулись, не исчезли, как эфир, как запах дневного фрэя… Что-то упорхнет – цветы станут снова цветами и прекратится это солнечное наваждение, здесь, с осенними днями. Это все солнце устраивает у нас на земле – такую радостную кутерьму. А по-научному говоря – Бог.
Солнца осенью становится все меньше и меньше. В память о нем все деревья становятся все желтее и желтее…
Конские каштаны сыплют сверху свои листья и сыплют свои орехи.
Мы с детьми собираем зрелые каштаны в карманы, и носим их домой, и понимаем друг друга, потому что не собирать их невозможно… такие они прекрасные…
Скорлупки каштанов сочные, зеленые, с пупырышками и колючками, а изнутри белые. Колючки предполагают, чтобы никто не ел незрелых каштанов, не портил урожая. Они, когда надо, сами попадают на землю и тогда их можно есть. И я представляю себе этих животных – жирафо-кентавро-людей, от которых каштаны вооружились колючками, чтобы их не ели раньше времени…
Конско-каштановый жираф ходит тут, и голова его на длинной шее достает до листвы, и у него есть теплые губы, которыми он все время пробует – поспели или еще не поспели каштановые орехи конские.
Тихо происходит эта бессюжетная жизнь, как жизнь последних драконов, гаттерий с Галапагосских островов величиной с мизинец.
И латимерии в ее стоячих водах.
Рябины украшены лучше новогодних елок, и не верится, что скоро из-за рифейских твердынь и сюда придет зима, и все здесь засыплет снегом…
Я смотрю на цветы – и вижу дела Бога. А люди все сомневаются – есть он или нет. Ему нравится все многообразие бесконечное цветных форм и пятнышек…
Он, как и человек, вывел в своей любознательности столько разных перышек, палочек, черточек, веревочек, и все на одну, на одну и ту же тему – опыление цветка. Что, пожалуй, все человеческие страсти на ту же тему – только часть от силы растительной, цветочной.
Клумба, по силе цветовых переживаний, сравнима с жизнью человеческой…
Я жду тебя
Я жду тебя из феодосийских степей, чтобы на деревьях появились цветы. Но ты не приходишь. Я жду тебя, чтобы на море снова расцвели лотосы. Без тебя здесь свинцовая соленая вода, в ней мерзнут, птицы, а на улицах и среди дня здесь фигуры ночи. Я жду тебя, без тебя на улицах не слагают песен. Всего одна женщина запела за все 12 месяцев зимы, среди пятиэтажных домов. И тогда, несмотря на то, что между домами вдруг проявилась прекрасная акустика, все скорее подумали о выпитом ею вине, чем о красоте ее голоса. Всем предлежало не радоваться, – ежились и испытывали чувство неловкости за нее. Я против этого. Возвращайся, и мы будем петь на улицах для счастья, а не для тоски. Я вычитал тебя в центуриях Нострадамуса! Теперь я знаю, ты обязательно будешь! И город будет спасен от зимы. Об этом надо незамедлительно рассказать замерзающим прохожим на улицах, кричать в море и разослать с ветром в степи и предгорья. И тогда сразу наступит Весна! И нахлобученное небо воссияет над проснувшейся травой. Я жду тебя через зимнюю печаль. Дождусь. Эти необоснованные мечты благословляют на горах. Мир проснется, сегодня лежащий, так пьяно ударенный холодами по голове.
- Светлые слезы воспоминаний - Татьяна Смоленская - Русская современная проза
- Барабанные палочки (сборник) - Алла Боссарт - Русская современная проза
- Хлеб насущный. детектив - Павел Карелин - Русская современная проза
- Фимочка и Дюрер. Вне жанра. 3-е издание. Исправленное. - Алла Лескова - Русская современная проза
- Годы и люди. Рассказы - Павел Шаров - Русская современная проза
- Наедине с собой (сборник) - Юрий Горюнов - Русская современная проза
- Хризантемы. Отвязанные приключения в духе Кастанеды - Владислав Картавцев - Русская современная проза
- Дела житейские (сборник) - Виктор Дьяков - Русская современная проза
- Не все переплывут реку (сборник) - Николай Шмагин - Русская современная проза
- Бата. Сборник рассказов - Мовла Гайраханов - Русская современная проза